Psychologies. Искусство читать с азартом

Автор этого необычного мастер-класса для подростков психолог Александр Лобок предложил провести встречу прямо в редакции. Мы согласились: кто из родителей не мечтает о том, чтобы его ребенок читал с увлечением! Разговор о книгах... который неожиданно стал разговором о смыслах.

Журнал Psychologies (Алла Ануфриева, Елена Шевченко)

Участники
Матвей, 11 лет
Саша, 12 лет
Дима, 12 лет
Вася, 13 лет
София,14 лет
Дэвид, 16 лет
Александра,16 лет
Костя, 16 лет

Александр Лобок: Просто пошарьте по полкам и найдите то, что кажется вам интересным. Судите по заголовкам. Возьмите несколько книг, а потом распределите: самая интересная – первое место, второе, третье... Все полки в вашем распоряжении, начинайте процесс брожения – бродите, доверьтесь своей интуиции, чему-то не очень ясному в себе, берите то, за что зацепится взгляд. Без обсуждения. В одиночку выбирайте и укладывайте книгу рядом с собой. К взрослым такая же просьба. Даже если вы работаете в Psychologies и все знаете наизусть, все равно попробуйте посмотреть новым взглядом… Почему мы выбираем именно эту книгу? По каким-то совершенно непонятным причинам. Может быть, затем, чтобы эффектно выбросить или чтобы похвастаться своей силой. Вот Костя берет такую большую толстую книгу, как будто говорит – «Вот какой я сильный, Костя!» Это убедительно! И это убедительное основание для выбора: «Я хочу взять увесистую книжку, чтобы показать окружающим людям, какой я умный». Основания могут быть самые разные, самые дурацкие, и чем больше их, тем интереснее. Задайте себе вопрос: «А почему я решил, что эта книга будет мне интересна?» Интерес – хитрая штука, мы же никогда не понимаем, почему влюбляемся…

Алла: Ребята, на столе тоже хорошие книжки лежат…

А. Л.: Алла, вам книжки важны или путешествие? Неважно, что на полках научная литература, для взрослых, и, возможно, не очень понятная детям. Но разве понятное интересно? Мне всю жизнь казалось, что то, что непонятно, то и интересно.

Елена: Но и выбор сделать непросто?

А. Л.: Мы всегда выбираем среди непонятного. Вопрос не в том, что дети выберут, а в том, что они продолжают выбирать. София уже нашла две книги, но все равно стоит и озирается по сторонам. Этот момент – озирания по сторонам, смотрения, и есть самый важный. Все? Отлично, выбор сделан, остальное убираем, скидываем на диван, пусть там у нас будет путаница из всего… Что ты говоришь?

Саша: Да так, ничего…

А. Л.: Вслух, вслух. Все, что вы говорите друг другу, это очень, очень важно. Повтори, пожалуйста.

Саша: Я нашел книгу «Словарь безумия», а Дима захотел у меня ее забрать…

А. Л.: Вы боретесь за книгу. Кому еще захотелось в словарь безумия? Почему смеешься? Думаешь, он такой безумный, что ему и словарь безумия не нужен? У него есть своей внутренний словарь безумия? Словарь – это упорядочивание нашего безумия. Безумны мы все, но упорядочивать свое безумие мы не умеем.

Костя: А почему?

А. Л.: Хороший вопрос! Почему мы не умеем упорядочивать свое безумие? Потому что для начала мы не умеем про него всерьез говорить. Что такое безумие – ваши варианты.

Костя: Хаотичность какая-то.

А. Л.: Супер. Еще.

Саша: Качество характера.

Вася: Непредсказуемость.

А. Л.: Отлично. Еще. Вспоминайте все классные моменты своего безумия.

София: Что-то необычное, то, что отличается от всего остального.

Костя: Неспланированное.

А. Л.: То есть все то, чего мы тайно жаждем. Мы же устаем быть все время расписанными и спланированными. Родители нас спланировали и поставили в ячейки. Вот, к примеру, недавняя реплика: «На столе лежат книги для вашего возраста». Но когда вы достаете с полки «Словарь безумия», потому что вас это заинтересовало (я сейчас не про содержимое книги говорю, а только про название), вы выходите за рамки и как будто утверждаете, что имеете право выбрать то, что почему-то интересно. У вас есть опыт безумия?

Костя: Конечно.

Вася: Школьники всегда делают что-то безумное… Наверное, чтобы выделиться.

А. Л.: Расскажите! Было ли в вашей жизни что-то, от чего сносило крышу? Когда родители орали: «Остановись!», а вы не могли, вас несло дальше? Было такое? Было ощущение, что вы выходите за границы шаблона, который заранее определен? И зачем это было нужно?

Упорядочить безумие

Костя: Как сказать, зачем безумие?

А. Л.: Но если оно начинается, значит, оно нужно?

Костя: Но разве это спланированное действие?

Вася: Может быть, чтобы выплеснуть эмоции?

Елена: А если человек не может объяснить, зачем?

А. Л.: Человек много чего не может объяснить. И мы занимаемся сейчас с вами совершенно невозможными вещами. Мы же не пришли сюда обмениваться тем, что и так понятно. Почему-то с нами происходят безумные вещи и хочется понять – зачем? Это как вопрос, зачем мы живем. Непонятно, но мы все равно спрашиваем. Так, зачем нам безумие? А зачем нам любовное безумие? Вы влюблялись когда-нибудь?

Костя: Бывало.

А. Л.: Я могу сказать, что благодаря любовным безумствам, в которые я впадал, я стал собой.

Костя: Безумия помогли вам осознать себя?

А. Л.: Естественно, впадение в хаос… Вы же, Костя, сказали про хаотичность? Я заранее размерен, по полочкам разложен… Вот вы, София, разложены по полочкам? Все про вас все знают, а вам хочется сказать: «Но разве это я? Нет, я, София, другая. Я не совпадаю с вашими полочками, я не хочу совпадать с вашими полочками, я хочу понять, кто есть я безотносительно ваших полочек!» Ребята, вас раскладывают по полочкам?

Дети: Да.

А. Л.: Вам хочется быть за границами полочек?

Дети: Да!

А. Л.: Потому что только за границами полочек мы начинаем понимать что-то не про сценарии, которые любящие мамы в нас заложили, а про самих себя. Мы существуем только тогда, когда не совпадаем со сценариями, которые в нас запихнули. Человек всегда за их пределами. Саша, можно твою руку? Я жму руку – за что?

Саша: За выбор книги?

А. Л.: Ты выбрал два слова, про которые хочется разговаривать. Причем я ровным счетом не знаю, что есть в книге, но вот эти слова мне дороги. Я смотрю на название и понимаю, что эта книжка про меня. В том числе и про меня. Заглядывать внутрь будем? Бывает, что книга интересна только до тех пор, пока в нее не заглянешь. Открываешь, а там скукотища… Вот наугад, как вам кажется, будет эта книжка интересна?

Вася: Вряд ли.

А. Л.: Здравствуйте, Дэвид.

Алла: Ребята, подвиньтесь…

А. Л.: Тихо, тихо, все в порядке, мама. Меня совершенно ошеломляет эта ситуация! Вы правда уверены, что к вам пришли какие-то трехлетние дети, которые сами ни с чем не справятся? Которые только в рамках наших полочек могут располагаться?.. А. Л.: Итак, Вася предполагает, что книжка неинтересна. Есть ли кто-нибудь, какой-нибудь безумец, который поставит на то, что там может оказаться что-то интересное? Ага, Дэвид и Матвей считают, что может.

Дэвид: Это же словарь безумия, а безумие всегда интересно.

Комментарий Александра Лобока
«Говорить с подростком о жизни»
«Это очень важно, но совсем не просто, так как разговор должен быть предельно честный. Ведь это разговор о смыслах. В подростковом возрасте ребенку впервые необходимо осознать свои персональные смысловые границы. Осознать свое право на жизнь и право на смерть. А значит, и право выстраивать собственную (то есть не нарисованную взрослыми) траекторию жизни. Вся суть подросткового опыта как раз и состоит в том, чтобы перерезать психологическую пуповину, которая мешает ребенку действовать вопреки предначертанным семейным схемам. Ведь если этого не сделать, человек на всю жизнь останется в инфантильной связке с родителями. Для маленьких детей родители – безусловная и абсолютная ценность. Они – их точка отсчета. А подростковый возраст – это время, когда человек обнаруживает собственные основания жизни. Но родители редко всматриваются в этот рождающийся мир персональных смыслов, не умеют вступать с ним в диалог – и оттого мир подростков остается безъязыким, невыговоренным и как будто никому не нужным».

Амбивалентность любви

А. Л.: Дэвид, я вас уверяю, о самом интересном можно написать безумно скучно. А еще можно написать топорно. Я беру книжку, я открываю ее, в принципе любой может это сделать. Давайте, главное, с закрытыми глазами. Ткните пальцем в произвольное место. Есть! (Пауза). Ага, читаю я это интересное предложение: «Амбивалентность любви…» Кстати, у кого-нибудь кроме взрослых есть предположение, что такое амбивалентность?

Костя: Их явно две. И потом, валентность – это что-то из химии.

А. Л.: А что такое – «амби»?

Дэвид: Амбициозная химическая валентность.

А. Л.: Неплохо, еще варианты.

Ольга: Двойственность. Многообразие.

Алла: Противоположность двух вещей.

А. Л.: Амбивалентность – это когда я люблю и ненавижу, то есть, переводя на сленг, это когда меня основательно колбасит.

Костя: Когда непонятно, люблю я или ненавижу?

А. Л.: Круче, это когда вас начинает раздваивать. Когда вы предмет своей любви и любите и ненавидите. Вот такое бывает? Одно дело романтическое влечение, а другое, когда от нее (или от него) трясет, и в то же время я понимаю, что не могу без нее. И этот раздрай и есть состояние любви. Я понятен? Я о любви к кому-то. Это не то же самое, что любовь к макаронам.

Дэвид: С макаронами тоже так бывает. Вы их любите, а вам их все несут, несут, и надо их есть, есть, есть…

А. Л.: Это будет не ненависть к макаронам, а к тем людям, которые достали вас своими макаронами. Читаю дальше: «Амбивалентность любви, таким образом, получила научное обоснование в рамках (не знаю, как я это произнесу, звучит как ругательство) самой мощной парадигмы XX века, каковой был психоанализ».

Дети: Да, это было круто.

А. Л.: Поехали дальше: вам хоть что-то понятно?

Дети: Нет, ничего.

Дэвид: Доказали, что амбивалентность любви – это круто.

А. Л.: Неплохо. Но в рамках некой научной парадигмы – психоанализа. Хорошо, что такое парадигма? Кто-нибудь знает?

Костя: Идеология?

А. Л.: Почти, неплохо.

Дэвид: Система, предположение.

А. Л.: Взрослые, ваши варианты.

Ольга: Теория.

Елена: Я за систему.

Ольга: Система ориентиров.

А. Л.: Правила игры. Некие базовые правила игры, по которым играет культура. И кстати, безумие может быть парадигмой. Вы можете себе представить цивилизацию, базовым принципом которой будет безумие?

Дэвид: Зачем представлять? Это и есть мир вокруг нас.

А. Л.: Чудесно. Про психоанализ кто-то что-то слышал?

Вася: Попытки раскрыть себя? Самокопание?

А. Л.: Вот тот дедушка изобрел (показывает на книгу с портретом Зигмунда Фрейда – прим. Ред.). Дайте мне дедушку. Взрослые, на помощь.

Ольга: Научный подход…

А. Л.: Так, сразу убираем. Какой «научный подход», скажите нормально: вот чем хороши подростки – с ними невозможно говорить на таком языке.

Ольга: Размышление о поведении человека.

А. Л.: Всегда размышляли – что там особенного?

Ольга: Хотели дать оценку тому, что мы видим в реальности, с помощью того, чего мы не видим и не понимаем.

А. Л.: Неплохо. Еще варианты есть? Оказывается, в каждом из нас есть некий слой, очень мощный, глобальный, айсберг внутри нас, про который мы своим сознанием ничего не понимаем, он утоплен глубоко, глубоко... Парадигма психоанализа заключается в том, что все, что на поверхности… Ты кто?

Костя: Личность.

А. Л.: Еще!

Костя: Человек, млекопитающее, гражданин…

А. Л.: Вот! Я могу городить гигантский огород про самого себя, могу сказать про то, как люблю или ненавижу, даже дневник про себя пишу. Дневники кто-нибудь пишет в ЖЖ? Пишете. Вы пишете, пишете… Но какую бы уйму вы про себя ни написали, хитрость заключается в том, что есть некий айсберг, глубинное основание, что-то глубоко зарыто в нас, и этого, София, безумно много. И вы, София, об этом не подозреваете. Но почему-то время от времени оттуда, изнутри, что-то вылезает и начинает править бал. Оно начинает управлять нашими действиями, нашими поступками, и вот тогда-то и получается вся эта катавасия про любовь. Умом я понимаю, что мне надо держаться от нее подальше, а внутри что-то происходит и меня тянет в ту сторону. И тогда человек начинает совершать гигантское количество безумных поступков. Но объяснить себе разумом, почему он это делает, – невозможно. Из него начинает вылезать нечто… необъяснимое. Вот это и есть парадигма психоанализа. Все. Дедушка придумал только одну вещь: оказывается, кроме того, что мы понимаем, осознаем, планируем, есть что-то, от чего нас заносит на поворотах, что-то, чему мы не можем найти объяснения. Я понятен?

Вася: То есть читать эту книжку можно, но каждую строчку надо вот так разбирать. Ведь мы одну фразу выбрали и так долго на ней сидим. Прочитаешь одну такую строчку и забросишь книгу за диван.

А. Л.: Но если ты начинаешь считывать смыслы, которые я сейчас здесь показал, – она начинает читаться легко. Непонятное нужно растоптать, разжевать, чтобы его вдруг стало слышно.

Дэвид: Или читать по диагонали – все равно смысл улавливается.

А. Л.: Дэвид говорит о важном. Мы читаем, что-то не понимаем, иногда делаем остановки и протаптываем дорожки внутрь предложений, и вдруг начинаем схватывать смысл… Дальше же идут объяснения, комментарии. Читаю: «Пример из романа Томаса Манна «Волшебная гора», где любовь Ганса к мадам Шоша разыгрывается в туберкулезном санатории на фоне постоянных смертей. В самом конце первого тома, когда Ганс наконец объясняется Клавдии в любви, он в своем объяснении явственно эксплицирует (разворачивает) родство любви и смерти. «О любовь, ты знаешь, тело, любовь, смерть, они одно, ибо тело – это болезнь и сладострастие, и оно приводит к смерти, оба они чувственны, смерть и любовь, вот в чем их ужас и великое волшебство». (Пауза). Понятно, что это другой мир. В 12 лет вы еще не прожили это. Но оно где-то рядом, вся драматургия любовного раздрая где-то поблизости. Можно сколько угодно прикидываться, что его нет, что любовь – это цветочки, райские сады, и мы в обнимочку гуляем по набережной. Ничего подобного. На свете нет ни одного человека, который не прожил бы этот драматический опыт. А когда это происходит с вами, вы открываете книжку, и вдруг она начинает давать вам коды, шифры, ориентиры, вы опираетесь на них и говорите: «Ух ты, а я-то, оказывается, не один в этом мире, в этом своем кошмаре».

Самая страшная история про человека – это чувство одиночества, когда есть ощущение, что я один и меня вообще никто не понимает. Внешне как это выглядит? Взрослым вокруг все про все понятно. Якобы. На самом деле они врут, что им все понятно, им ничего не понятно, они натягивают на себя одеяло взрослости и диктуют вам, как надо. Но их точно так же колбасит, просто они научились это отодвигать в сторону, каждый научился справляться с раздраем по-своему. Эта история на самом деле про всех. И мне очень важно, чтобы сейчас, в нашем подростковом читательском клубе, взрослый обнаружил в себе подростка, а подросток – взрослого. И тогда встреча произойдет. Хорошо. Поиграем с другой книжкой.

Зачем нам страшные сны?

А. Л.: Книжка «Скафандр и бабочка».

Дэвид: Это что-то о душе и теле.

А. Л.: «Таким образом, может представиться случай обнаружить неведомый закоулок, увидеть новые лица, уловить мимоходом запах кухни». Кто о чем подумал? Кто что почувствовал?

Матвей: Поход в гости?

Дима: Прогулка?

Саша: Свободный день?

А. Л.: Читаю следующее предложение. «Так в самом начале, едва выйдя из тумана комы (кома – это практически смерть, клиническая смерть), я, когда меня везли в инвалидном кресле, наткнулся на маяк. Он предстал передо мной на повороте лестничной клетки, где мы заблудились, статный, крепкий и внушающий доверие в своем наряде с белыми и красными полосами, похожем на майку регбиста. Я сразу же отдал себя под покровительство братского символа, который оберегает моряков, а также больных, этих потерпевших крушение бедолаг одиночества». Кто что понял?

Дэвид: Он наткнулся на санитара.

А. Л.: Вполне возможно, что образ маяка – метафора в данном случае. «Мы с ним постоянно встречаемся, я часто посещаю его, когда прошу доставить меня в «чинечитту», так я называю всегда безлюдные террасы флигеля, – с этих выходящих на юг широких балконов открывается панорама, полная поэтического очарования, похожая на кинодекорации». Пока мне понятно, что речь идет про человека, который оказался в инвалидной коляске.

Дэвид: Тело – скафандр, а бабочка – душа. Все понятно.

А. Л.: Откуда? Ты читал эту книгу?

Дэвид: Нет.

А. Л.: Ты смотрел этот фильм?

Дэвид: Нет. А как фильм называется?

А. Л.: Так же. Ты что-то про это слышал?

Дэвид: Не помню.

А. Л.: Это достаточно известная драматическая история. Читаю аннотацию. Вообще, то, что я сейчас делаю, образец того, как мы роемся в книжных развалах. Мы взяли случайную книжку, открыли в случайном месте, полистали и пытаемся понять, стоит нам ее покупать или нет. «Скафандр и бабочка – послание автора миру. В его застывшем навсегда теле двигается только один глаз. Этим глазом он моргает один раз, чтобы сказать «да», два раза, чтобы сказать «нет». Так из обозначенных взмахом ресниц букв алфавита возникают слова, фразы, целые страницы». Что такое инсульт, вам известно? Человек оказывается парализован. Целиком или одна половина тела. Эта книга написана человеком, который пережил тяжелый инсульт, в результате которого он оказался полностью обездвижен. Вы понимаете, что такое парализованное тело? Он не мог пошевелить ни пальцем, ни ногой. Ничем. Единственное, что ему осталось, чем он владел, – один глаз. Другой обездвижен. А внутри есть сознание, жизнь происходит, жизнь души происходит, а связи с миром нет, если бы не этот глаз, которым он может моргать. И тогда они с сиделкой разрабатывают алфавит. Она задает вопрос, он один раз моргает – «да», два раза – «нет». И оказывается, через эту тончайшую связку можно написать целую книгу. Вы представьте – вообще никаких каналов. Он не может говорить, шевелить руками, только глаз. И он выстраивает этот сумасшедший канал с миром, и рождается книга. И после этого он живет еще несколько лет. По этой книге снят фильм. Фильм ошеломительный. О том, как возможен подвиг. Поищите в интернете. Еще. Любая книга. «Странности наших фобий». Что такое фобия?

Костя: Боязнь.

Дэвид: Безосновательная боязнь.

А. Л.: И внизу – подзаголовок. «Почему мы боимся летать на самолетах». «В одном из рассказов о Шерлоке Холмсе (ну эта-то фигура вам известна?), писатель Артур Конан Дойл мимоходом упоминает о некой голой земной крысе, слишком безобразной, чтобы поведать о ней публике». О чем эта книжка, кто догадался?

Костя: Объясняет природу фобий.

А. Л.: Еще варианты.

Дэвид: Что такое фобии? О сути фобии.

А. Л.: Здесь собрана куча разных фобий. Это целый словарь о том, чего люди боятся. В частности, они могут бояться крыс – «она настолько безобразна, что рассказывать о ней страшно». Сны страшные снятся?

Дети: Бывает.

А. Л.: Конечно. А почему они нам снятся? И зачем нам снятся страшные сны?

София: Нам снится то, чего мы боимся. Наши страхи. Бессознательное подает нам сигналы.

Саша: Они нас о чем-то предупреждают.

А. Л.: Наши страхи – это наши риски. Когда человек говорит, что ничего не боится, это самая опасная ситуация. Страхи очень важны, они позволяют идти по минному полю. Представьте себе сапера, который ходит туда-сюда и ничего не боится… Он легко взрывается. То же самое, Костя, идти по минному полю любви. Страх нас охраняет и говорит – здесь зона риска.

Вася: Почему нам вообще снятся сны?

Дэвид: Это отработка того, что с нами происходило в реальности. Если мы не успели выплеснуть это в реальной жизни, приходят сновидения. Мне, например, сны вообще не снятся, потому что я художник. Но если я не работаю, например, путешествую, без пластилина, без бумаги, тогда сны получаются.

Вася: То есть, если мы не выражаем свои внутренние переживания, они выходят в виде снов?

А. Л.: Сон сигнализирует, что внутри есть плотное содержание, которое не вытащено наружу. И сон выполняет за нас эту творческую работу. То есть мы можем креативно работать без сна, превращая свои переживания в картины, тексты, или же сон сам начинает это делать за нас. Безумно интересно путешествовать по снам, особенно по страшным! И разговаривать через них с бессознательным. Самый главный вопрос во время работы со сном – что мы в этот момент чувствуем, там, во сне. Расскажите какой-нибудь сон. Лучше страшный – или рассказывать страшный сон слишком страшно?

Вася: Когда возвращаешься в реальный мир, понимаешь, что все это было не так страшно, как казалось во сне. Мне снилось, как я медленно схожу с ума. Это очень неприятно. Меня никто не понимал, то есть я пытался всем донести, что я схожу с ума, но никто меня не понимал, и это ощущение было ужасным.

А. Л.: Ко всем вопрос – про что это? Вася говорит: «Я медленно (и это очень важно!) сходил с ума». Это было давно?

Вася: Недавно.

Дэвид: Его никто не понимает. Все ясно.

А. Л.: Конечно, это про реальность, про то, что мы оказываемся в тупике неслышания. Но здесь важно, что он медленно сходит с ума.

Вася: Самое страшное не то, что я схожу с ума, а то, что меня никто не понимает.

А. Л.: Кто есть во сне кроме вас?

Вася: Все из реального мира: мама, брат, семья.

А. Л.: Это важно – тебя не понимают в семье. Мы долгое время живем в мире, где нам кажется, нас все могут понять. Но потом оказывается, что не только окружающие нас не понимают, но и мы сами не понимаем себя. Что такое подростковый возраст? Когда мы вдруг обнаруживаем в себе огромное количество слоев, абсолютно непонятных. Начиная с телесных слоев, когда вдруг часть тела начинает жить отдельной жизнью. У мальчиков одна отдельная жизнь, у девочек другая. Но совершенно отдельная. Жил человек долгое время на свете. Всем управлял – руками, ногами, головой. И вдруг новый возраст, где начинается жизнь тела, не поддающаяся управлению, она сама по себе живет. Как гоголевский нос – оторвался и ходит сам по себе. Часть тела сама по себе живет. И мозги начинают жить сами по себе. Я сам себя не понимаю, и уж тем более меня близкие люди не понимают. Я медленно схожу с ума. Это знак, что наступает новая реальность. Что вы еще там чувствуете, в этом сне? Вам страшно?

Василий: Страшно было после, когда я осмыслил все, что произошло. Во сне мне было обидно, что меня никто не понимает.

А. Л.: Человек в своем безумии оказывается замкнут в кокон и отделен от других людей; если его никто не понимает, он обречен на одиночество. Это как каземат. Кстати, сумасшествие очень часто описывается как заточение, заточение внутри себя, в своей оболочке… (Пауза) Ребята, все, мне надо бежать. Расскажите о своих ощущениях от нашей встречи. Я резко обрываю наш разговор, не потому что нечего сказать или неинтересно. На самом деле только хочется начинать. Итак?

Костя: Время пролетело слишком быстро.

Саша: Было интересно.

София: Странно немножко. Я никогда так много не говорила про книги. Обычно просто читаю, не обсуждаю ни с кем.

Дэвид: У меня похожее ощущение. Я читаю много, но про книги ни с кем не разговариваю. Здесь можно поговорить.

Ольга: Большинство детей не читают, и я вижу проблему Дэвида, ему не с кем общаться.

А. Л.: Говорите про себя. Вам есть с кем общаться?

Ольга: Я пишу в Facebook.

А. Л.: Может быть, он тоже пишет?

Ольга: Он нет.

А. Л.: Не надо, не надо, говорите про себя. Вам было интересно?

Ольга: Да, появилась новые мысли, ощущения.

Саша: Было необычно. Я была полностью захвачена вашими словами. Очень понравилось, что это импровизация и вы так свободны в ней.

Дима: Было смешно и интересно.

Матвей: Интересно и тепло.

А. Л.: Новое слово – тепло. Теплый круг…

Вася: Интересно, как глубоко мы разбирали разные вещи. В обычной жизни мы никогда не стали бы так углубляться в значение слов.

Алла: Я хотела сказать то же, что и Вася.

А. Л.: То есть своих мыслей у вас нет?

Алла: Мы совпали просто. Сложнейшие подняли темы. Эверест такой.

А. Л.: Мы ходили на Эверест!!! Вот что мы делали.

Елена: Мне было любопытно наблюдать, как развивалась тема, с которой все началось, – безумие. Она же так и не ушла до конца: всплывала, подпитывалась… Как удачно вписалась любовь, смерть, туберкулезный диспансер, все сплелось в клубок. И все выстроилось, распуталось, не осталось клубком запутанных мыслей без начала и конца. Спасибо!